Мы выехали в сторону Фюссена на электричке девятнадцатого апреля вполне себе по-пасхальному. Поезд рокотал гладко и нежно, бодро пролетали поля с одуванчиками, рощи с молодыми косулями и буйно цветущая вишня. Казалось, даже стало тепло после дождливо-кафкианской Праги. Небо синее, луга зелёные, как на винтажном рабочем столе.
И вдруг повалил снег. Вот так, ни с того, ни с сего, как, простите, снег на голову. Громадными мохнатыми хлопьями. Густой пеленой. Прямо на глазах он укутывал белым далёкие пространства жёлтых цветов, и весеннюю вишню, и рощицы, и косуль. Тумблер реальности перещёлкнулся, нас заключили в огромный стеклянный шар, сотрясаемый невидимым космическим младенцем.
Поезд замирал у каких-то перронов, похожих на заставы времён Первой мировой, со сказочными именами, на дома и деревья уже нахлобучились снежные шапки – так быстро декорации меняются только во сне. Снег падал и падал. Пространство сузилось, небо надвинулось, отрезав от внешнего мира, и уже непонятно было, осталось ли что-то вообще за этим глухим одеялом пурги. И было немножко страшно, но по-детски радостно, потому что когда ещё нам доведётся увидеть Баварию, заваленную снегом.
И когда мы сошли в Фюссене – шагнули из пасхи прямо в гофмановское рождество. Когда-то город возник вокруг бенедиктинского аббатства и культа святого Магна, который при жизни успешно защищал яблоневые сады от медведей и змеев. Фонтан с его скульптурой, похожий на новогоднюю ёлку, высился в устье главной улицы, тоже новогодней, с фонариками и спешно обледеневшими витринами.
Даже наши апартаменты, прямо под часами Замка епископов, оказались какими-то сказочно-древними, со скрипучими ступенями, заячьими шкурами на стульях, фигуркой монаха, который делает селфи, и огромным кованым ключом от входной двери. Хозяйка сказала, что апрель в Баварии всегда сумасшедший. Сегодня бикини, завтра шуба. И налила нам домашнего нефильтрованного, пока мы подписывали бумажки за грузным, из толстых щелястых досок столом.
Главной причиной приезда в Фюссен был Нойшванштайн, до сих пор остававшийся нашим незакрытым гештальтом. Мы видели его однажды, много лет назад, и замок тогда крайне обидно стоял весь в лесах. Не в тех лесах, что из ёлок и эльфов, а в тех, что строительные. Убийцы эстетики. Тогда было лето. Сейчас – не то пасха, не то рождество. До Нойшванштайна от Фюссена – два километра. Ещё въехав на поезде в снегопад, я опять подумал о Бладборне, что и здесь, мол, Хидетака Миядзаки должен мне улыбнуться; подумал бегло, потому что боялся сглазить. Но всё сложилось. Заснеженный Нойшванштайн в коралловых декорациях – сущий Кайнхёрст, если опять же вы понимаете, о чём я.
В прошлый раз здесь всё было зелено. Конечно, снег и лёд лишены тех летних красок, но зато графичны: недостаток цвета компенсируется фактурностью, многомерностью форм и деталей. Чёрно-белые сказки ничуть не менее выразительны. Иногда наоборот. Даже без замка, горы с немыслимо сложной штриховкой деревьев, тяжёлые лапы над журчащим между сугробов водопадиком – всё это возбуждало воображение невероятно.
Возможно, и сам Нойшванштайн апрельская зима сделала в чём-то деликатнее. Летом он мог показаться слишком кукольным, слишком карамельным, слишком современным. Сейчас же, одетый в белое и помещённый в искусную гравюру, он был чистой фантазией.
Помните, Белль приезжает в замок Чудовища (Нойшванштайном же вдохновлённый) тоже через снега.
К сожалению, доступ на Мариенбрюке оказался заказан по причине образовавшейся наледи, и посмотреть на замок с той стороны в этот раз не получилось. Поэтому мы излазили все доступные тропинки вокруг, и мне упорно виделся в Нойшванштайне Кайнхёрст, только не хмурый и декадансный, а ясный, в свои лучшие годы.
Когда мы вернулись в Фюссен, вышло солнце. Город в тающем снеге и под небом исключительной синевы стал вдруг таким чистым и ярким, что я долго простоял просто рядом с дорогой, разглядывая вершины и домики.
Такие моменты мне всегда хочется зарисовывать в памяти с особенным нажимом пера, потому что в них легко дышится и особая радость струится по членам. Именно такие воспоминания нужны, чтобы вызвать патронуса, пережить кризис среднего возраста, скверную погоду или день ВДВ.
А ещё в Фюссене бесконечно винтажная реклама пива: она предполагает и людей, и детей, и мультяшную стилистику. От одного взгляда любая депрессия тает быстрее апрельского снега.
Для замыкания круга и сведения сводов сюда бы вернуться ещё один разок – осенью, когда краски будут огненными и горячими. На открытках с осенним Нойшванштайном деревья часто подкрашивают красным и оранжевым (иногда, не вдаваясь в детали, даже хвойные). Хочется посмотреть, как всё устроено на самом деле. Но попозже. Пока я вполне себе сыт белоснежным рождественским апрелем.
つづく。。。
___________________
Ещё о путешествиях:
Прага
Парос
Старый город Бар
Скадарское озеро
Котор
